Наталья Девятко - Карта и компас [litres]
Тайра слушала, но смотрела на заснувшую змею, убаюканную нечеловеческим голосом давней.
— Море жестоко, если это действительно было Море, — Тайре хотелось наклониться к змее, коснуться ее головы лбом, чтобы холодный язык поцеловал…
— Тайра, — отзвук собственного имени снова вернул ее к действительности.
Девушка вздрогнула, пошевелилась усыпленная змея.
— А что с ним? Что с моим отцом? Ты знаешь.
Марен ответила не сразу, но и она должна была выбирать этой ночью, и не только в отношении судьбы дочери колдуна.
— Когда вера Яроша в победу преодолела веру твоего отца в правильность прошлого поступка, змея ушла, исчезнув во тьме. Обещание, Тайра… Без змеи твой отец утратил все свои воспоминания и чувства, навсегда забыл тебя, и себя тоже забыл, склонившись перед целью тех, кому он служит.
Тайра закрыла лицо, но она не плакала. Зашипела змея, откликнувшись на ее отчаяние. Еще несколько капель этого чувства, яда, настоянного годами, и обещание осуществится полностью. Марен повела рукой, снова усыпляя змею, — та неохотно прислонила голову к косому кресту.
Девушка отважилась посмотреть на собеседницу.
— Ты знала об этом еще тогда, когда хотела погадать мне. А капитан тоже знал?
— Я знала, Ярош — нет, — ее голос преисполнился того величия, казалось, навсегда утраченного в поединке с Химерой в Элигере. — Твой отец ушел, как следует из обещания, но и ты должна уйти вместе с ним. Змея ужалит тебя, как когда-то ужалила его, и ты получишь новую жизнь, забыв о прошлом человеческом существовании. Кем ты станешь: летучей мышью или вампиром, ночным духом или просто созданием мрака — даже я не решусь заглянуть в то будущее. Ты, как Магда, чьи родители из страха тоже выбрали для нее ложную судьбу.
— И мне никак этого не избежать? — дочери колдуна вспомнилось, как ветер наполняет паруса силой, как тает огненная пыль феи в белокурых волосах Полины и звонко смеется Юрий.
— А разве ты этого уже не избежала, оказавшись на нашем корабле? Змея не с тобой, но ты жива, — Марен обняла Тайру, приголубила, как мать. — Это странный остров, красивый, спокойный, но он скрывает тайну, и граница между нашим миром и тем здесь более зыбкая, чем где-либо. Просто оставь змею сонной, а когда на небе появится солнце, ты найдешь здесь лишь черную ленту скорби. Вернись за ней, перевяжи волосы. Это и будет твоим освобождением от обещания.
Ее слова становились рисунками, блеклым видением, зыбким путем, уводящим с ужасной обещанной дороги.
— И все? — Тайра не верила.
— Сама знаешь, что нет. Ты должна простить и отца, и Яроша, ибо нет в случившемся их вины. И себя тоже простить, отказавшись от чародейства, из-за которого Море просили тебя защитить. Тогда все, — Марен поднялась. — Тебе решать. В этом и есть свобода твоей судьбы, не выбранной за тебя, — молвила она, едва не добавив: «…и за меня».
Было бы так легко заколдовать пиратского капитана, пока он здесь, на этом берегу, где ее власть велика, а заклинания откликаются тысячами голосов погубленных ею жизней, и заставить проложить курс до того свободного острова. Она знает, что нужно сделать, чтобы уничтожить последний приют настоящих пиратов, время ей подчинится, а Море не успеет помешать, и тогда советник Императора ее простит. Вот только она не хочет этого великодушия… Не теперь…
Марен уходила с холма с крестами. Белокрылый Ангелочек сел ей на плечо, а над головой летела фея, обсыпая женщину нежно-синей огненной пылью. Эти два маленьких волшебных создания, как никто другой, чувствовали, что на сердце и у людей, и у чародеев, и у давнего народа…
А покинутая Тайра сидела на земле, глядя в змеиные глаза, не умеющие моргать. Глаза, за которыми ее ждало обещанное нечеловеческое будущее.
— Русалка! — нетерпеливо позвал пиратский капитан, ударив по воде, словно благодаря этому сигналу Ульяна его услышит.
Дети играли, наслаждаясь свободой и безлюдным берегом, где можно бегать, ни на кого не обращая внимания. Роксана и Звездный Тимур, как прозвали его дети за навязчивый вопрос, с которым он цеплялся к каждому новому знакомому, руководили строительством огромного замка из песка. Черный пес по имени Михаил гавкал на черепаху, прячущуюся от него в панцире, старался достать ее лапой, но боялся коснуться. Кот Сириус наблюдал за бедной черепахой с высокой ветки. Рядом с ним на ветку сел бесстрашный попугай, скрежеща: «Сокр-р-ровища! Сокр-р-ровища!» Кто успел его научить?..
— Русалка! — снова позвал капитан, но Ульяна услышала его с первого раза, просто не спешила выныривать.
Русалка выпрыгнула на камень, едва не полностью покрытый водой. В свете исчезающего солнца хвост Ульяны был усыпан золотом и рубинами.
— Да, мой капитан? — сладко и невинно спросила она.
— Ты соврала мне, — увидев русалку, Ярош успокоился. — Они не пираты.
— Разве в их глазах не плещется море? Разве они не свободны духом? — наигранно удивилась дочь моря.
— Свободны. Но ты соврала мне, Ульяна, — русалка не могла слышать голос Яроша в тот день, когда Ричард пытался стать шкипером, но это были те же самые неумолимые интонации.
Ульяна не могла. Но морские волны слышали.
— Я не предательница, капитан, — она ударила хвостом по камню, несколько брызг долетело до пирата. — И не треска дохлая! Я зло причинить не хотела, — Ульяна обиделась.
— Зачем ты притащила нас сюда?
Дети взорвались смехом:
— Звездный Тимур будет искать! Прячьтесь!
Но их веселье не могло улучшить настроение пиратского капитана.
— Вас ждали на этом острове, — созналась русалка. — Не враги. Море сказало, что не враги. Спроси у своего компаса, Ярош Сокол! Надеюсь, его ответу ты поверишь!
Русалка нырнула, подняв большие брызги. Даже плеск отзывался обидой.
Ярош смотрел, как оранжевое солнце тонет в бескрайнем море. Компас указал ему на гору и умолк, чувствуя неуверенность капитана. Ульяна не соврала… Только кто мог их там ждать?..
Глава 11
Город с глазами зверя
Мелкий дождик выстукивал в листве мелодию, где пряталась любовь и затаилась печаль, как отзвуки последних аккордов недопетой песни. Мелодия плыла над парком, терялась в жилых кварталах города, где блуждали тени мечты, утратившей своих творцов, где люди увлекались не шедеврами искусства, а их копированием и уничтожением, где только дети еще видели все краски мира. Дети быстро забывали свои фантазии, променяв воображение на исповеди перед зеркалами, ведь настоящих друзей больше не было. Не здесь, не в имперской столице…
